6.12.1913  -  12.12.2002

Книги Н.М.Амосова

21.05.2021 г. Москва

Мы с Анной в Москве. Должен же я посмотреть мир? Наш город, хотя и очень большой, но не столица. Еще и за границу надо съездить.

Главная цель — познакомиться с управлением государ­ства. Нет, это слишком высокопарно — просто хочу посмот­реть эти "главные машины", которые "заворачивают" всеми остальными.

Я бы и раньше поехал, но Юрий Николаевич советовал подождать. А я не могу не уважать его советов.

Чувствую себя совсем здоровым. Уже почти не прислу­шиваюсь к своему телу.

У нас есть протекция к академику Исакову. "Исаков — это голова!" (См. Ильф и Петров). Он директор Центрального Пла­нового Института, академик. Руководит самыми умными ма­шинами. "Или они им руководят". Потом мы посетим "Автомат Общественного Мнения". Там никакого директора нет, есть только экскурсоводы. Исакову звонил Ситник, и кроме того Анна хвастает, что она с ним очень хорошо знакома. Я-то со­мневаюсь, что у него будет время для нас. Подозреваю, что разговоры со мной мало интересны. (О чем я могу говорить? Разве что о чувствах дикаря, попавшего в цивилизованную страну!)

Мы ехали поездом со скоростью 300 км/час, без остано­вок. Это заняло около двух часов. Ничего особенного не заме­тил — поезд как поезд, только идет быстро и не качает. Кресла, конечно, и все прочее.

Деревня сильно изменилась — много новых домов, боль­ших и малых, дороги, автомобили. Но народа мало.

Анна:

- Те же фабрики, только на земле. Да еще заповедники — куда люди убегают от машин.

Транспорт и связь сильно изменили мир. Еще Служба психологии, которая регулирует жизнь. Так что в Москву и ехать нечего, ничего особенного там не увидишь. Но все-таки все ездят: путешествия — одно из главных развлечений, они доступны.

Заказаны номера в гостинице "Россия". О чемоданах за­боты нет — их привезут прямо в номер. Сервис. "Неужели не крадут?"

А мы пойдем пешком, посмотрим Москву. Конечно, тут больше изменений, чем дома. Очень много находится под землей: машины в тунне­лях, немножко ниже — сеть нового метро — подземный трамвай, огромная сеть, не очень быстрый, остановки на каждом углу. Потом — старое метро. Еще ниже — новые экспрессные линии.

Но и пешеходам неплохо. Особенно в мае.

- Много людей ходят пешком. С квартирами теперь не трудно, можно поменять ближе к работе. Всемогущая рекла­ма Службы здоровья кричит каждый день: "Ходите пешком!", "Ходите быстро!"

Зелени очень много, и воздух чистый. Изменились энер­гетика, моторы, производство. Плюс — регулирование пого­ды. Правда, пока больше разговоров, но дождики в самом деле организуют, если есть тучи.

Мы прошли по московским улицам, не помню их назва­ния. Смотрел и вспоминал, что где было... 80 лет назад, когда я впервые попал в Москву.

(Лето перед самой войной. Я студент, живущий на сти­пендию, приехал посмотреть Москву. Такие были вкусные пирожные здесь! Троллейбусы, "Эмки", станции метро. Сто­ял на пятом ярусе в Большом театре и слушал Давыдову в "Кармен". Все казалось очень мирным, хотя уже пали Норве­гия, Югославия, Бельгия, Дания... не помню всех. Франция агонировала. Уже работали лагеря смерти, и страх витал над Европой...)

Потом вспомнилось все последующее. И все, что откры­лось еще позднее. Хочется потрясти головой, закрыв глаза: "Наваждение"!

Может быть и теперь — все обман? Какие-то подземные течения готовят взрыв?

Рассказал все это Анне.

- Нет, и не думайте! Мир — настоящий. Самое важное отличие от всего прежнего — Госпожа Информация. Все из­вестно, нет тайн, в которых рождается война.

Не стал спорить, но не поверил. Слишком уж сильна наука, так и кажется, что какой-нибудь фанатик готовит страшный микроб или газ, что парализует весь мир. Я еще спрошу об этом у Исакова.

Гостиница "Россия" мне известна. Огромный белый куб, а рядом — старое Зарядье. Церквушки и боярские палаты, что построили заново... Внутри изменения: универсальный теле­визор, кровать заменена на какой-то замысловатый диван, модерная мебель, автомат для сна, автомат-лифт для еды.

Наши номера не рядом, но близко. (А в старых парижс­ких гостиницах всегда были двери в смежный номер. Но я ими не пользовался, конечно, где уж мне...) Почему прихо­дят мне эти игривые мысли? От теплого цвета кожи у нее на голых плечах и коленях? Или от ее взглядов? Но их я, навер­ное, выдумываю...

Обедали в ресторане "Арагви". Харчо, шашлыки, офи­цианты с широкими плечами и узкими бедрами, как тореадоры. Мне помнится, что и раньше было так. Выпили вина. Играл оркестр, люди выделывали перед ним какие-то стран­ные па.

Анна сидела задумавшись... Почему-то ей стало грустно. Это передалось мне. Вспомнилось старое время... Издали оно кажется много лучше. Вот также сидели с Любой. Кажется, даже здесь.

Да, полно, было ли? Не надо иллюзий: жизнь была до­вольно серой... Не любил ни ресторанов, ни вина.

- Вам скучно, Анна?

- Нет, просто так. Налейте еще вина, пожалуйста.

Выпили. Чуточку закружилась голова. Я же не привык.

- Почему вы грустите? Я всегда вижу вас такой оптими­сткой, что даже завидно.

- Это от вина... А оптимизм — так, панцирь. Нужно дер­жаться.

Странные намеки. Драма? Или просто — игра. "Ах, я так одинока..."

Встала.

- Пойдемте спать...

- Так рано?

(У меня нехорошие мысли... Мужские. Может быть не нуж­но? Но она...)

- Я зайду к вам? Поговорим...

- О чем? Сегодня у меня нет оптимизма. Хандра.

- Тогда я буду вас развлекать.

Она усмехнулась. (Какие дурацкие слова говорю, даже стыдно.)

Пришли к ней в номер, сели в кресла. Включила музыку, нашла какую-то грустную мелодию. Молчание. Может быть мне уйти к себе? И вообще уйти — назад, в тот далекий уютный мир? Не следует смотреть на ее красивые плечи, ко­лени.

Нет, нужно. Вот бывает — что нужно. Но как?

- Расскажите мне о себе, Анна.

Зря я это спросил. Так, для "подхода".

- Грустная история. Зачем вам выслушивать грустные истории? Вы и сами человек тоскливый.

Молчу. Не туда попал.

- Ну что ж. Бывает так, что очень хочется рассказать... Пеняйте на себя потом...

- Рассказывайте, если вам будет легче.

- Еще три года назад я была счастлива. Мои мечты не сбылись, но я нашла профессию, мне по душе борьба. Все новое, острое... И тщеславие было подогрето: хвалили мои очерки. Даже книжечку написала — "Репортажи о науке". Тогда нравилось. Я вышла замуж. Он был мой рыцарь. Современный рыцарь: работал в Космическом Институте, инженер-физик. Собирался лететь. Был очень, очень хорош...

...Вы ведь не знаете, что значит — счастье. Я читала ваши записки — не знаете.

...А я — я знала. Как сердце билось, когда он меня обни­мал! Носил по комнате, как девочку. И как замирало, когда говорил о будущих полетах... Об исследовании планет. Тема уже очень избита, но в устах любимого все цветет, все ново.

(Зачем я пришел? И с чем? Что-то у нее сломалось. А я сам нищий духом...)

...Через год родился сын. Так трогательно Женя ухажи­вал за мной, пока я ходила с животом, как королева. Все было хорошо. Родила. Только вот в космос Женю не послали. Знаете, их подвергают сложнейшим исследованиям... Нашли что-то у него в психической сфере и в генах. Я не знаю. Со­всем не отказали, но отложили. Стали лечить... Это был удар для него. Но, в общем, обошлось. Он был по-прежнему хо­рош, внимателен, нежен, спокоен.

...А сын... О Боже! Неужели я никогда не смогу забыть.

Она потупилась... Легкая гримаса, застывшее лицо. Длин­ная пауза... Белая рука на столе. Я ничего не нашел сказать. Погладить ее руку? Не нужно. Обидится.

- Прошел год. Потом еще полгода. Счастливая семья. Только маленькая трещинка — из-за запретов из-за этих. Предложили идти на космическую станцию. Я отговорила: "Подожди, полетишь по-настоящему... Подожди". Согласил­ся. И зря... как потом я поняла.

- А я продолжала работать. Посидела четыре месяца дома — и снова институты, встречи, репортажи, расследова­ния, поиски, командировки. Дома — нянька. Знаете — эти механизированные манежи-няньки?

(Промолчал. Не знаю.)

- Коля был страшно бойкий. Просто — огонь-мальчик.

(Улыбнулась, наверное, увидела его, как ковыляет по комнате, лезет к письменному столу, еще куда-нибудь, мне трудно представить...)

- Женя с ним возился, как с куклой. Кружил, подбра­сывал, а Колька визжал от счастья... А я смотрела, тоже сча­стливая: "Мои мужчины..."

Опять пауза. Невидящий взгляд.

- Не досмотрела. Не досмотрела... Когда ему было около двух лет, Коля упал с балкона, с пятого этажа... Поставил стул, скамеечку, на перила, и... Я что-то делала на кухне, не видела... когда его принесли... соседки.

- Так и стоит перед глазами его личико... струйка крови изо рта...

- Но медицина?..

- Медицина? Да, медицина... Его оживили... С этими ва­шими камерами, искусственным кровообращением... Но луч­ше бы они этого не делали.

(Боже мой! Кора...)

- Да, он не проснулся. Три недели это тянулось. Нельзя представить кошмара этих недель... Сначала операция в камере, кровообращение, охлаждение. Через день сердце восстановили полностью. Охлаждение в камере продолжали еще пять дней. Обнадеживали... Потом перестали охлаждать... Дышит, а не просыпается. Говорят: отек мозга, пройдет...

- Я сидела около него, не отходя... Ловила каждое движение: "Он улыбается!" Нет, это снова только судорожные подергивания... А перед глазами все сцены, картины яркие, почти как галлюцинации. Вот ощущение от первого сосания... Вот уже обнял, прижался слюнявым ротиком к моей щеке... Улыбки, смех, "Мам-ма", первые шаги... Боже, сколько образов толпилось... А он лежит — живой и неживой... мой мальчик...

- Что я делала тогда на кухне? Не помню. Не помню. Но все казалось — вот здесь нужно было остановить жизнь, чтобы переиграть... Переиграть!

- А муж?

- Муж? Да, Женя тоже был тут. Только мы не разговаривали. Какая-то стена нас отделила, и каждый жил поодиночке.

- Потом они меня усыпили, подложили в чай что-то или как иначе. Когда проснулась — он уже был мертв. Они убили его. Нет, я, конечно, говорю глупости, я знаю, что глупости, не слушайте... Просто они дали ему умереть, перестали лечить, когда убедились, что кора мертва. Точно убедились, инструментальными исследованиями... А мне все кажется и до сих пор, что поторопились... Я вижу его лицо, он вот-вот заговорит, скажет: "Ма-а-мо-чка!".

- Глупости вы говорите, Анна. Зачем обижать людей. "Убили".

- Я знаю, я все знаю...

- После похорон Женя пришел домой уже чужой, другой. Мы попили чаю, даже поговорили о чем-то незначащем... И я уснула. Недолго. Проснулась и слышу, как он ходит и ходит в своей комнате. Я побоялась выйти к нему. Боялась, что скажет: "Тебе что?"

- Вы думаете, все? Не-ет. Я потеряла сына, потом медленно теряла мужа. Если бы он просто ушел от меня — было бы ничего. Даже восприняла бы это как справедливость. Я виновата. Я убила нашего мальчика... и он мог меня наказать. Но не так...

Снова замолчала, что-то еще есть. Не надо рассказывать! А я-то пришел к ней с... Всю жизнь был таким и никогда не страдал. Любе, наверное, тоже было плохо... Но не так. Нет, она опять говорит. Хочет до конца выговориться, опустошиться...

- Если бы он разлюбил — и все. Так нет, он заболел. То есть это даже не болезнь. Наркотики. Нейросредства. Теперь много их придумали... ученые. В аптеках нет, но люди достают, привозят из-за границы, делают сами. Теперь все просто. А у "космиков" — большие связи. Сначала он много спал. Был какой-то странный, я думала от горя, боялась вмешиваться: "виновата". Потом стал разговаривать с самим собой. Слышу из комнаты — смех, беготню. "Колька, Колька!" Вбегаю, а он меня не видит. Подбрасывает к потолку пустые руки, ловит, смеется, счастливый. Я повисла у него на шее, а он свое: "Коля, смотри, мамочка пришла. А ну покажи ей как мы умеем..." Жутко.

- На другой день просила: "Перестань". А он: "Зачем? Мне ничего не осталось больше, психологи меня не пропустят теперь". Я решилась — сказала, что рожу снова. Это страшно было произнести, но я решилась. Он засмеялся зло: "Нет уж, спасибо..."

- Вы бы к врачу, Анна! Зяма говорит, что теперь они все могут.

- Я опять была виновата. Слишком долго надеялась, он обещал... по утрам, когда был в себе. Потом заметили на работе, проверили и отправили в больницу... Вот и все.

- Неужели — все?

- Да, все. Женя по-настоящему заболел. Говорят, сказались какие-то гены. Они его лечат, но без успеха и, кажется, без надежд. Несколько электродов для стимуляции одних центров, торможения других... которые ему теперь не нужны. По-моему, деградация личности.

Лицо ее стало спокойно. Жестко поджала губы. Наверное, думает: "Зачем сказала?" А что делать мне? Как ее утешить? Погладить по голове, приласкать? Нет, это может показаться оскорбительным... и не к месту. Как найти слова? Мне так и видится вся эта история. Мальчик... сын. Женя — крупный статный мужчина с черными волосами, глаза блестят... Вот он безумный — один играет в комнате с ребенком...

- Я езжу к нему каждый месяц. Он там работает в этом их городке электромехаником... Там у них есть все, все работают... Но говорить-то не о чем!.. Он рассказывает о работе, о кинофильмах. Ничего не спрашивает обо мне. Но все-таки — ждет я вижу, что он рад. А мне это тяжело, эти посещения.

Снова молчим. Потом она встала, прошлась по комнате остановилась против меня, посмотрела прямо.

- Вот так и живу... на пепелище. А вы говорите — оптимизм.

Я тоже встал. Мог только смотреть на нее — что скажу? Удивительная!

- Наверное, мне лучше уйти, Анна?

- Да, идите. Я устала от этих излияний. Извините, что досадила... кому приятно слушать грустное? Днем видела мальчика, точно как мой сын... был.

- Все понимаю... Простите, совет может быть глупый но нужно все начать с начала...

Улыбнулась иронически.

- Я уже.